Когда Миша кончал завтракать, он подходил к раскрытому окну и кричал ребятам, чтобы они строились. Маленький командир выходил во двор, и все войско приветствовало его. Арсеньева любовалась, как Мишенька командовал и все маршировали, а потом уходили в траншеи. За воинами бежали Христина Осиповна, Лукерья, Андрей Соколов, доезжачий Потапов и Абрам Филиппович. Перед траншеями отряд делился на два лагеря, и каждая партия пряталась в свои укрытия. После нескольких вылазок начинался отчаянный бой. Дядька Андрей, доезжачий Потапов и Абрам Филиппович следили, чтобы не было увечий. Но вот победа близка, Михаил Юрьевич взбегает на вершину холма и водружает флаг. Игра окончена, победители ведут пленных, потом мирятся и собираются все вместе, веселые и потные.

Летом ребята бегали купаться на большой пруд, и Миша с ними, несмотря на запрещение бабушки. Стоящие на берегу бонна, нянька и дядька зорко наблюдали, чтобы Мишенька далеко не заплывал и недолго купался.

После таких наслаждений шли вразброд домой, и Миша до обеда рассказывал бабушке, как он играл, но насчет купания умалчивал. Мальчик шел с бабушкой гулять в сад, катался на качелях, привязанных к старому вязу, сидел с ней вместе в беседке над прудом, собирал полевые цветы, которые росли в большом количестве на склоне холмов, находил спелые ягоды земляники и все эти дары нес Арсеньевой, которая, умиляясь, говорила:

— О, если бы мать твоя была жива!

Услыхав такие слова, Миша обычно старался уйти гулять один; он любил подниматься по темной аллее акаций, сросшихся наверху зеленым сводом.

Летом никуда из Тархан не поехали.

На троицу пошли в лес со всей дворней, Миша впереди всех. В эти дни поварам было много работы, потому что готовили угощение на всех. Бабушка сидела у окна и, шепча молитву, глядела на дорогу в лес, на длинную просеку, по которой шел ее баловень, окруженный девушками. Тут же шли Христина Осиповна, Лукерья, Пашенька с Марусей, Андрей Соколов, Абрам Филиппович и доезжачий Потапов.

Из лесу все возвращались усталые, но довольные. Няня вела мальчика домой и напевала старинные песни про Иосифа Прекрасного и Прасковею Пятницу, и все сопровождавшие следовали за ними не отставая.

Когда подошли к барскому дому, был вечер, но на деревенской улице еще слышались смех и ребячьи голоса. В небе показались маленькие облачка, поднялся ветер, деревья зашумели, вдруг сверкнула молния, и раскаты грома раздались в разных сторонах. Из маленького облачка образовалось несколько туч, хлынул дождь. Ребята все убежали в комнаты. Миша сидел у окна и зорко следил за оторванной тучкой: ветер гнал ее все вперед и вперед и потом разбил на клочки…

— Рассеялась тучка… Погибла, — говорил он бабушке, укладываясь спать.

— Ничего, спи; другая будет, — отвечала ему бабушка.

— Другая? Нет, та не такая будет.

В Тарханы приехал новый священник, назначенный вместо умершего Федора Макарьева, — Алексей Полузаков. Он стал ходить к бабушке, рассказывать ей о своих делах и советоваться, как ему поступать в том или ином случае.

Он рассказал, что в это лето перемерло много младенцев. В год обычно рождается около ста человек, а умирают тридцать пять — сорок, а это лето такое жаркое было, понос одолел грудных, и умерло шестьдесят пять детей. Едва поспевал хоронить. Бабы жалуются… Арсеньева отнеслась к этому равнодушно и сердито оборвала его:

— Ну, как же: я должна баб охранять? От работы, что ли, их освобождать, чтобы за детьми своими смотрели? Пусть обходятся, как и до сих пор, — на старух оставляют либо на старших детей, соску из жеваного хлеба им дают.

Новый пастырь надоедал помещице своими жалобами и претензиями, но она решила с ним до времени не ссориться — не разглашать одну из его проделок, а придержать чужой секрет до поры до времени, чтобы, если понадобится, обезоружить нового священника.

Дело в том, что настоящая фамилия его была Полузадов, но он, находя ее неприличной для своего сана, переиначил одну букву: вместо Полузадова стал Полузаковым. Перед приездом в Тарханы он выправил паспорт с новой фамилией, которую не только сам сохранил, но даже передал потомству.

Миша вслушивался в разговоры взрослых, а иногда даже и вмешивался. Он поправился за этот год, стал здоровым, подвижным мальчиком; сыпь перестала его одолевать. Арсеньева часто напоминала, что в этом году он станет отроком — ему исполнится семь лет; пора думать о начале учения. Однако совершенно неожиданно Миша обучился грамоте раньше, чем это предполагала бабушка. Случилось это в середине лета.

Арсеньева взяла внука с собой в гости к своим родственникам, которые жили возле Чембар. По дороге заехали в Тархово, к родственнику Мосолову.

Ехать из Тархан в Чембар летом — одно удовольствие. По ровному полю колышутся желтеющие колосья, в огромном небе плывут и расплываются облака, белея и серебрясь на солнце. Путь недолгий, не больше двух часов. Незаметно доехали до места — перед глазами появился уездный городок.

К Мосолову завернули, чтобы взять кое-какие лекарства от болезни ног: у помещика был большой запас медикаментов.

Генерал Аркадий Федорович Мосолов участвовал в военных походах 1812 года. После ранения в Бородинском сражении он вынужден был взять отставку и поселиться в своем имении. Он постоянно болел и, верно, потому неизменно злобствовал. Соседи-помещики боялись проезжать мимо его усадьбы, называли его Соловьем-Разбойником, крестьяне же просто звали Мосолова живодером — так круто он расправлялся с ними.

Мосолов жил в богатом барском доме, и, когда в летний день Арсеньева с внуком подъехали к усадьбе, слуги почтительно провели гостей к хозяину, одинокому стареющему барину.

Мосолов сидел в креслах в халате, подвязанном шелковым шнурком. В кабинете шторы были спущены от солнца; на накрытом столе стояла батарея разных бутылок. Напротив хозяина, на стуле, сидел худощавый, бледный человек с небольшой бородкой, в русской вышитой сорочке.

Мосолов, поздоровавшись с Арсеньевой, тотчас же рекомендовал его:

— Это мой друг Григорий Никифорович Белинский, уездный лекарь.

Мосолов дружил с Белинским, человеком образованным. Белинский умел поговорить о прочитанном, любил литературу, а о медицинской своей практике говорил с горечью, жалуясь, что лечить людей нечем, что он вынужден от всех болезней давать александрийский лист, который завозили в Чембар купцы. И хотя Мосолов по указанию лекаря выписывал для него разные снадобья из Москвы, однако пользовался ими больше сам ввиду их дороговизны.

Мосолов, страстный любитель чтения, не скупился на покупку книг и собрал библиотеку. Все стены его кабинета были уставлены книжными полками; на них стояли тома в кожаных переплетах. Мосолов знал только одну радость в жизни — чтение.

Неудачник в личной жизни, он был хмур и озлоблен и все свои печали вымещал на дворовых, истязая их нещадно, за что впоследствии и был ими зарезан. В углу его комнаты стояли палки, которыми на его глазах, по его приказанию, одна девушка била другую. Такие избиения повторялись ежедневно по нескольку раз.

Появление родственников спасало его от хандры, как он выражался, и тогда он становился гостеприимным хозяином.

Арсеньева с Мишей вошла в кабинет Аркадия Федоровича. Мальчик сразу же обратил внимание на множество книг, которыми так богат был этот дом. Разгоревшимися глазами он обозревал книжные шкафы, любуясь золотым тиснением заголовков на переплетах.

Заметив восхищенный взгляд ребенка, устремленный на книги, Мосолов снизошел до разговора с ним:

— Я вижу, ты любишь книги. Разве ты умеешь читать?

Миша покраснел и стыдливо сказал:

— Нет, мне читают, а я картинки смотрю.

— Неграмотный, значит, — сказал Мосолов со смехом. — А сколько лет?

Арсеньева тотчас же вступилась за своего любимца:

— Ему шесть, и я считаю, что его еще рано учить. Он у меня все болеет.

Мосолов обратился к своему приятелю Белинскому:

— А твоему сынишке сколько?